Банкир Александр Григорьев – арест и этапирование как пытки современности
Банкир Александр Григорьев – арест и этапирование как пытки современностиНикак не утихает история с арестом Александра Григорьева, который обвиняется в хищениях в особо крупных размерах. Стоит задуматься, почему? Да просто потому, что он не имеет никакого отношения к тем преступлениям, которые ему инкриминируют. Если излагать доступно, то в обоих случаях, что с банком «Западный», что с банком «Донинвест» Григорьев являлся лишь простым совладельцем на протяжении нескольких месяцев. Оба «главных» владельца банков незамедлительно уходили «в тень», как только происходила смена собственников, а виновными в хищениях оставались новые совладельцы, в том числе и Григорьев. Если бы потенциальные покупатели акций банков знали, что им предстоит, вряд ли нашлись бы отважные, и совершили сделку. Что касается Александра Григорьева, то он, по сути, просто владел небольшой долей акций, и не имел ни права подписи, ни права принятия решений, а потому и не мог управлять ни одним, ни другим банком. В обоих случаях «у руля» оставались старое Правление и Совет директоров, и именно в их распоряжении находились структуры. Самое интересное, что эти «старые» до последнего работали на прежних собственников банков, прикрывая их (и собственные) преступные деяния, и продолжая «дырявить» организации. Вполне естественно, что они не станут подчиняться новым лицам в ущерб экс-владельцам и себе. С этого и начинались одни из самых страшных испытаний для Александра Григорьева.Сам Григорьев, не владея ситуацией, по чьей-то злой воле оказался в поле зрения следственных органов и стал удобной мишенью. С этого момента и начались его злоключения, и пока Дмитрий Леус и Михаид Парамонов (экс-владельцы «Западного» и «Донинвеста» соответственно) наслаждались свободой и награбленным, их место для обвинения занял Григорьев. Все, принципе, прошло, как и замышлялось: новые совладельцы разграбили банки, а старые ничего не знают.Александру Григорьеву пришлось не сладко в этой ситуации. 30 октября 2015 года он спокойно ужинал в ресторане, пока отряд специального назначения не прервал трапезу. Да еще как прервал: Григорьева скрутили, сковали наручниками, мешок на голову… Все это в присутствии представителей прессы, которые не пренебрегли полученной информацией, и тут же пустили ее в массы. Пока человеческие чувства и достоинство одного умалялись и унижались, другие пользовались свободой слова. Странная «справедливость», ведь Григорьев не скрывался от следствия, без промедлений являлся по вызову следователя, и за несколько дней до задержания также присутствовал на следственных мероприятиях. Он, однако, не признал своей вины в хищениях, потому как таких фактов просто-напросто не было, и, может быть, это и стало отправной точкой.После ареста Александр Григорьев, страдающий хроническими сердечно-сосудистыми заболеваниями, не смог добиться ни возможности принять необходимые лекарства, ни обратиться в специализированное медицинское учреждение или его стационар. Он также был лишен возможности общаться на свиданиях или посредством телефонного соединения с малолетними детьми и бывшей супругой. Ни одно из ходатайств, будь то вопросы здоровья или семьи, удовлетворено не было. Кроме того, более суток наручники с Григорьева не снимались, как не предоставлялось питание и возможность отдыха.Далее, по мнению следственных органов, возникла необходимость этапирования Александра Григорьева. Производилось оно дважды, с промежутком в два месяца. Сначала почему-то пассажирским самолетом направили из Москвы (за деньги самого Григорьева) в Ростов-на-Дону, а потом в обратном направлении, но уже «столыпинским вагоном». Переполненные купе спецвагонов, переполненные пересыльные тюрьмы, около суток с вещами в руках (которые в наручниках), без возможности даже присесть, тараканы и крысы в изобилии, люди с открытой формой туберкулеза, резиновой дубинкой по голове от конвоира – современные реалии этапирования.Вот он, ад. Именно это и есть настоящие пытки для невиновного человека, натуральное насилие над психикой, физическим состоянием. Все, перечисленное в статье, попавшее под запрет или неодобрение, для обвиняемого только боль, и человеческим отношением здесь не пахнет.